Придирчиво оглядев гостиницу, к которой его привела подруга, и удостоверившись, что состояние у нее нормальное - то есть мыши в таком доме вряд ли бегают, половицы скорее всего не скрипят, как будто они вот-вот развалятся, а обслуживание по идее должно соответствовать внешнему виду их, теперь уже. видимо, временного жилища, Риш затащил подругу внутрь, искренне мечтая о кружке горячего глинтвейна и порции сытного ужина, а так же о горячей ванне и хоть какой-нибудь постели.
Быстро организовав себе с Шэн апартаменты (одни на двоих, ибо эльф до их пор являлся благопристойной милой леди, а Шэн по виду на служанку этой леди только и походила), художник буквально взлетел на второй этаж, мало обращая внимания на окружающих (впрочем, их изумленные глаза при виде милой эльфиички с целенаправленностью тарана несущейся вверх по лестнице) и внутреннее убранство гостиницы, оказавшееся очень даже богатым и изысканным.
Апартаменты, выделенные им, порадовали эльфа тем, что в них помимо спальни присутствовала небольшая гостиная и даже ванна, что было просто замечательно.
-Ты как хочешь, но в ванную я первый! - оповестил он Рэнди и, кинув сумку на небольшой диванчик, стоящий в гостиной, скрылся в ванной.

-...кто-нибудь наверняка согласится приобрести свой портрет. Если хочешь, я могу спросить об этом у хозяина. - услышал Риш, стоило ему выйти из ванны.
Эльф, заметив в руках девушки папку, замер, бледнея, сглотнул нервно. Про то, что он взял старую папку, в которой почти не осталось чистых листов, зато была куча изрисованных, эльф успел забыть, и сейчас судорожно пытался сообразить - смотрела ли подруга оборотные стороны некоторых, тщательно запрятанных на дно папки листов или нет? Понадеявшись, что нет, художник подхватил женское платье и скрылся в соседней комнате.
Быстро переодевшись - натягивание платья сопровождалось поминанием Владетеля и Создательницы в самых разных местах и позах - и изобразив с помощью косметики милую эльфиечку, Риш вернулся в гостиную и сел на диван, начиная думать.
С одной стороны, предложение Шэн было заманчивым - кроме того, что он просто любил рисовать, деньги бы тоже не помешали.
С другой стороны - последний клиент оказался каким-то ненормальным, и повторять печальный опыт не хотелось...
Решив, что деньги дороже,да и глупо судить обо всех людях по одному только типу, эльф посмотрел на девушку.
-Ну, вообще, я был...была бы не против, - исправился он, напоминая себе, что говорить теперь надо тоньше и выше, и в женском роде.
-Чееееерт....и зачем, спрашивается, я все это затеял?! - истерично завопил мысленно Риш, потирая виски. Голова внезапно заболела, что эльфа совсем не радовало: придется идти в аптеку и снова закупаться всякими отварами и травами, горькими и невкусными! А потом еще мучиться, заваривая их, и лечиться...
Уныло вздохнув, Риш потянулся, поставил сумку под низкий столик, стоящий рядом с диваном.

l Городской фонтан l

«Райский уголок» был уже открыт и полон посетителей, но число людей в зале интересовало барда в последнюю очередь. Куда важнее было наличие среди них одного, нужного.
Примечательной чертой этой гостиницы было то, что при ней содержался собственный писака, готовый за небольшую плату написать за малограмотных горожан челобитную городскому совету или облачить письмо к возлюбленной в пылкие краски.
Про Редгана, человека двадцати восьми лет, болтали, будто он мужеложец и долгое время работал в одном из борделей портового квартала, пока оттуда не вытурили за значительно похужевшую смазливую мордашку. Болтали, кстати, небезосновательно: так и было, они с Алленом познакомились именно по делу о краже писем, очень интересовавших то заведение – Редган тогда представлял владельцев, вводил в курс дела и платил за чисто выполненную работу. Не будь бордельное прошлое широко известно всем завсегдатаям, их непременно бы заинтересовал вопрос: зачем человеку на вид молодому и образованному, который сам заболтает кого угодно, услуги писчего. Но слухи о Редгане ходили еще те, посему никого ничего не интересовало – думали, что знают.
А Редган был известным в особых кругах мастером по подделке почерков и они с Гансаром по сей день неплохо работали в паре, если одному требовались услуги другого.
Вот и сейчас он нашелся за крайним столом прямо под светильником, где был хороший свет. Заметив Гансара, писчий махнул рукой, и вор попросил у служанки вина.
Подсел за стол, обменялись приветствиями и ничего не значащими надуманными новостями из жизни каждого. Выпили. Посмеялись над какой-то шуткой. Переглянулись и ушли наверх.
Когда писчий закрыл за ними дверь, Гансар без зазрения совести плюхнулся на небрежно заправленную узкую постель. Комнатка оказалась бывшей кладовой, где всё место занимали кровать да неведомо какими силами вмещенный стол. Житье в ней, по словам Редгана, стоило сущие гроши, но и удобств не было ни на грош.
Путь по улице и теперешняя встреча со старым другом немного развеяли унылость, но больше всего совладать с нею заставляла злость: не заслуживает ни одна девка, даже любимая тобой, отказа от начатого дела. Даже теперь. Даже Нартана. Даже гуляющая прямо сейчас под руку с каким-нибудь вырвавшимся из хватки полкового командира солдафоном, даже…
- Что-то случилось?
Сообразив, что вместо улыбки на лице опять гримаса, Аллен только покачал головой. Всё, забыли. Или попытаемся забыть.
Не тратя времени на пояснения, вор извлек из сумки письмо Камилы, развернул и положил на стол, придерживая рукой, дабы не дать листу скататься в трубочку. Писчий бросил быстрый взгляд, признал женскую руку и криво улыбнулся:
- Что, опять замужние аристократки? Подделываем письма, дабы показать супругу?
- Нет. – Гансар ответил точь-в-точь такой же ухмылочкой, - Помоги окрутить эту голубку – и получится хорошенько прижать ее отца. А он аристократ, не сомневайся. Образец почерка перед тобой, мне нужно что-то способное разнести к владетелевой блудне честь благородного семейства. Любовный скандал тут не подойдет – его слишком легко замять, выдав девчонку замуж. Нужно либо признание в городской совет…
- Признание? Ты хоть захватил с собой список последних шумных происшествий?
- Обижаешь профессионала, Редг. У меня с собой не только список произошедших дел, я знаю о паре больших краж, которые только должны произойти в ближайшее время. Повесишь всё это на девчонку – ты просто сокровище и по завершении дела я не поскуплюсь.
- А не торопишь ли ты события? Ты хочешь обвинить ее в кражах и ложным признание шантажировать семью?
- Нет. У меня несколько иной план. Она, - кивок на письмо, - Даже не его конечная цель, а промежуточная ступенька. Но мне нужно иметь козырную карту на случай, если дело пойдет не так гладко…
Еще час ушел на болтовню касательно дела и сочинение чернового текста письма. По заверениям Редгана, записки вполне хватит для «основы» под письмо: почерк у Камилы оказался хорош во зло хозяйке. Результат предлагалось забирать завтра же поутру, а если повезет и писчего во второй половине дня не нагрузят работой в общей зале, то и сегодня вечером.
Вручив звонкий задаток, Аллен оставил подельщика писем работать по специальности и спустился вниз.
Памяти по-прежнему не давали покоя холодно-невыразительные глаза и говорящая за всё разом улыбка на тоненьких губах. В какой-то момент он, выйдя в общую залу, даже почувствовал знакомую хватку пальцев, сжимающих руку повыше локтя: «Погоди, не уйдешь так быстро! Ты куда собрался?». Обернулся через плечо – пусто.
Хотелось пить, пить, пить, напиться и свести знакомство с какой-нибудь хрипло смеющейся потаскухой. Чтобы забыть, не думать, не вспоминать, ни о чем не пожалеть. Хотелось жить настоящим, а не заново переживать прошлое.
Принесенное равнодушно-улыбчивой разносчицей вино казалось в разы хуже того, какое подавали в «Золотой птице». Нет, оно и было хуже: Аллен не прислушивался к тому, какие напитки предлагает «Райский уголок», просто кивнул и сел за свободный стол в углу.
Прекрасное расположение места, как раз под стать мыслям, желаниям и…
«И, черт побери, моему двадцать четвертому дню рождения» - на второй и третий глотки вино показалось безвкусным, - «Прав был Одер: загадай желание. Видимо, я загадал не то».
Аллен и вправду загадал не то, глупое и по-своему наивное, ведь единожды уходя, никто уже не возвращался. Просто уходивших становилось больше.

«Нурно». Оказывается, этим словом можно передать очень и очень многое.
Особенно если ты отнюдь не в гордом одиночестве забился чуть ли не в самый темный угол шумной таверны, где попеременно хохочут, плачут, разливают пиво и требуют у хозяина выкатить еще, а иногда вытворяют всё это сразу.
Нурно. Особенно если ты уже падщик знает сколько пялишься в одну точку – неглубокую царапину от ножа на столешнице и пытаешься выдумать ей историю. Мол, сидел здесь какой-нибудь великий и благородный герой,  праздновал победу над очередным убиенным недругом…
Что-что? А потом его долго рвало за углом? Нет, это не наша сказка же!
… Но вдруг один из сотоварищей его, чуть ли не молочным братом приходившийся, выхватил нож, да коварною рукой вознамерился всадить в могучую спину и только доброе вмешательство Богини спасло героя от низких людей и измены…
Нурно. Особенно когда следующие минут десять ты сидишь, до ломоты в пальцах сцепив руки, тихонько и не по-менестрельски грязно ругаешься сквозь зубы. Совсем тихо, дабы вдруг не услышали и не выставили за дверь приличного заведения, приняв за пьяного.
Нурно. Аллен бы многое отдал за то, чтобы опьянеть. Но сколько он ни сидел в «Райском уголке», опустошив кувшин уже до середины без всякой закуски, чтобы задурманивало голову быстрее, оно совсем не торопилось брать верх над разумом.
Нурно ли? Со стороны человек, сидящий в самом дальнем углу, не бросался в глаза. Он не спорил, не зазывал разносчиц, от стола не доносилось даже громкого смеха. Иногда чему-то криво улыбался, пытаясь придумать тот или иной сюжетный поворот истории про героя, который раз от раза почему-то умирал. Иногда наполнял стакан из кувшина и замирал опять. Взгляд, время от времени бросаемый на приближающихся к «его углу» завсегдатаев или случайных посетителей, так и говорил: «Мне плевать, что я один занимаю здесь целый стол». Хотя сосредоточиться на чем-то одном было сложно: внимание рассеивалось, металось точно перепуганный зверек и опять почти заворожено возвращалось к отметине на столе.
Наверное, это и было причиной того, что имя «Гансар», услышанное краем уха, не заставило его вздрогнуть или удивиться. Бард, не поворачивая головы, безразлично посмотрел на севшего за соседний стол эльфа и снова уткнул взор в столешницу. Риша, с которым виделся всего один раз больше недели назад, он не узнал бы и при других декорациях на сцене.
… Одного не было в придумываемой сказке: прекрасной дамы. С ними у менестреля почему-то не клеилось.
Нурно, падщик побери, нурно.

Крыса появилась на столе неожиданно и тотчас вошла в n-ную вариацию сказки, как жуткое чудо-юдо неимоверных габаритов, смачно грызущее хребет в очередной раз проигравшего бой героя. Если вдуматься в сюжет всех приходивших на ум менестрелю историй, то становилось непонятно, как вообще воин умудрился дожить до взрослых лет, возмужать и превратиться, собственно, в благородного героя.
Услышь или прочти он весь этот бред в другой ситуации, непременно бы осыпал автора насмешками, вылавливая и предъявляя на свет Божини все имеющиеся среди слов огрехи. Но ныне положение дел было иным, в соавторстве с царапиной на столе состоял он сам и вино в кружке никак не кончалось.
Потом кончилось. Весьма неожиданно.
Крыса, появившаяся на столе и непременно попавшая бы в список «Мерещилось в пьяном угаре», не увидь менестрель ее пятью минутами ранее в обществе давешнего эльфа, не захотела сидеть на месте, чинно сложив лапки, и всем своим видом выказывать сочувствие чужому горю, а бессильной злости – понимание.
Более того, крыса, едва попав на столешницу, сразу стала объектом его наблюдений и отвлекла от царапины: Аллен нахмурился, пытаясь понять, мерещится она ему или нет. Ведь обычно не в правилах здоровенных помоечных крыс первыми заводить знакомство с угрюмыми молодыми людьми, если те не выпили слишком много.
В том, что он сам еще не пьян, пускай и расстроен, а чувства и эмоции находятся в путанице непонимающего действительности смятения, бард был уверен абсолютно. Кажется, оставалось убедить в этом крысу.
Но крыса, чтоб ей сдохнуть, убеждаться не захотела. Для убеждения ей требовалось сесть, опять чинно сложить лапки, махнуть хвостиком, вслушаться в речи человека…
Из всего перечисленного она не сделала почти ничего, только махнула хвостиком. На редкость неудачно, наотмашь и падщику лишь ведомо с какой силой.
… Визг разносчицы, вдруг разглядевшей на поверхности самого дальнего стола самую настоящую, самую обыкновеннейшую, самую ненавистнейшую прекрасным полом городскую крысу, штопором врезался в уши не только Аллену и доброй половине посетителей, но и крысе. Та дернулась в сторону, сбив стакан – подобным образом вино в нем и закончилось для барда неожиданно.
Опрокинутый стакан, с колен грохнувшийся об пол, спасло от превращения в груду осколков только то, что в таких заведениях использовали деревянную посуду, вынимая на свет дорогой фарфор лишь для аристократических особ.
Вино пролилось на колени, на темные штаны и лишь немного на край рубахи, однако руководствуясь привычкой, Аллен вскочил на ноги, дабы стряхнуть то, что еще не впитала ткань.
Крыса тотчас, будто лишь этого и хотела, замерла и покорно сдалась на волю подоспевшего хозяина. И это бы не имело ровным счетом никакого смысла, не будь кувшин ополовинен в одиночку без всякой закуски, и не прозвучи с какого-то края таверны громкий смех.
Неизвестно, что показалось незнакомцам смешным – поведение ли крысы, лицо разносчицы или сама сцена вообще, но менестрелю она такой не виделась.
Он вдруг побледнел, вскинул на заспанного эльфа потемневшие глаза и если бы взглядом можно было убивать – убил бы сразу, столько безосновательной лютой ненависти к крысе и ее хозяину читалось в них.
- Дуэль. – Четко, с ледяной злостью, швырнуть эти три слова сквозь зубы. Громко, чтобы услышали все и в таверне вмиг воцарилась тишина, - Сейчас и здесь.
И только сказав это, вдруг с какой-то непонятной даже ему самому радостью осознал, что теперь наконец-то пьян.

А в таверне по-прежнему было тихо. Даже удивительно, каким образом добрая дюжина человек может сидеть и не гомонить на все лады, не стучать ложками по тарелкам, не перешептываться или шумно выражать свое мнение. В другое время он, как непрестанно изучающий трактирные сборища человек, непременно бы заинтересовался этим и прикинул, что может вывести из подобного состояния столь разную аудиторию…
Но сейчас на то было плевать: когда ты не задумываешься даже о своих поступках, есть ли смысл оценивать еще и чужие?
Аллену, признаться, было всё равно, кому бросать вызов, эльф со своей крысой просто оказался первым, кто резко нарушил огороженное и сберегаемое пространство одиночества. А бесплатный сыр в мышеловке, как говорится, получает только вторая мышка – первым записавшимся не везет почти нигде кроме очереди за дармовыми обедами для нищих, раздаваемыми возле храма Создательницы…
В общем, опуская все спутанные рассуждения и ассоциации барда, суть сводилась к следующему: дать кому-нибудь по шее или по своей же от кого-то получить, казалось ему вполне достойным финалом такого зарганного дня рождения. Не взирая на то, что день только начинался и до «финала» как такового оставалось по меньшей мере восемь часов. Но оно и правильно! Верно рассчитал, верно! Нужно ведь заранее оставить время на улаживание формальностей со стражей, если ненароком убьет эльфа?
Единственное, что нарушило напряженный покой, воцарившийся перед бурей – то ли чихание, то ли фырчание, донесшееся от крысы. Оно стало будто сигналом, разрушающим купол тишины, за ним почти сразу же последовала ответная реакция стороны, принимающей вызов…
Который оная сторона высокопарно послала в задницу, если отбросить пестрящий слог.
Хуже того, эльф усмехнулся. Будто издевался и над ним, и над вызовом, и над всем на свете.
Несложное усилие лицевых мышц остроухого взбеленило еще больше. Аллен вкривь улыбнулся – выражение, даже на лицах внешне привлекательных людей не сулящее мирного эпилога.
- О да. – Слова чеканились с презрением, с без того понятным вызовом, - Вы не трус. Вы, видимо, хуже.
И, не давая никому (а в первую очередь, к сожалению, себе) времени спохватиться, коротко, почти без замаха мотнул рукой, намереваясь вмазать эльфу оплеуху и целя по лицу.

Нет, не подумайте абы чего! У Аллена было на подобные случаи правило. Железное! Нерушимое! Звучащее как: «Бить человека по лицу я с детства не могу!». Но во всяком законе найдутся лазейки, во всякой ситуации – скверные повороты, а из всякого правила – исключения. Например, стоящий перед ним субъект – эльф, никак не человек. Следовательно, ударом по лицу правило нарушено не будет, посему…
Все эти несомненно ценные умозаключения продумывались в секунды, следовавшие за идеей нанести удар, не разминувшейся с делом, и до момента, когда к немалому удивлению некоторых персон пальцы эльфа перехватили руку.
Удивились в алфавитной последовательности: выпивоха за дальним столом, издавший глубокомысленное «О-о-о!» (кажется, он вообще только что заметил, что время не застыло вместе с остановившейся на краю склоненного кувшина последней каплей эля), разносчица (облегченное «А-а-а!» получилось всё еще испуганным, будто она боялась обмана зрения: вдруг только почудилось, человек всё-таки ударил и скандала не избежать?) и проезжий торговец с сыном и подмастерьем (от них раздалось разочарованное «У-у-у!») в честь несостоявшегося зрелища поединка). Последним понял произошедшее и поразился Аллен, коему по законам алфавита и логики следовало встать во главе списка, но помешало коварное выпитое вино.
Бард оказался на редкость немногословен. Впрочем, как все зрители. Хотя у него было оправдание – сложно разливаться соловьем, матерясь сквозь зубы и пытаясь вырвать из болезненной хватки руку.
- Ч-что?
Скопище посетителей таверны ответило тихим-тихим и совсем уж погрустневшим «Э-э-э!» - зрелище отменялось, скандалист и постоялец оказались знакомы к несчастью второго и вящему изумлению первого.
Падкие до представлений зрители рано проявили признаки разочарования: эпическая сцена столкновения нетрезвой глупости с трезвой разумностью на этом не заканчивалась. Это просек купец, который продолжал пялиться на происходящее поверх тарелки с окрошкой, ибо по логике умного торговца, подвыпившему человеку мало будет услышать про некое знакомство из уст оскорбившего нелюдя, дабы отказаться от дуэли.
Однако тут почтенный мужчина, отец семейства и, по заверениям покупателей, редкий шлат, просчитался: Аллен прекрасно расслышал всё, что сказал эльф. И, кажется, даже понял.
- Во время нашей последней.. – бард нахмурился, безуспешно пытаясь поймать ускользнувшую мысль, - Что?
Руки... Вся проблема в руках. Он помнил  нечто касающееся рук, эльфов и дуэлей, но – увы! – никак не мог сообразить, откуда и что конкретно. Но таверны там были точно.

Праздничные декорации в этот день сменялись на удивление быстро. Стоило бы задуматься, почему Богиня не хочет предоставить какому-то менестрелю право напиться в гордом одиночестве, а постоянно швыряет из огня да в полымя…
А еще это было поводом вспомнить, что пьяный человек ходит не так устойчиво, как хотелось бы. И не по прямой. И оступается.
Скрипнула дверь, его вытолкнули на улицу, порожек удалось переступить на удивление удачно, но за любой милостью из дланей Создательницы по закону бытия непременно последует пакость из-под полы плаща Владетеля. Таковой стала верхняя ступенька, с которой бард непременно навернулся бы, не окажись рядом эльфа, за плечо которого он успел схватиться.
Остроухий демонстрировал чудеса терпения. Он не только стерпел неприятную сцену в таверне, не огрел человека чем-то тяжелым или из простой мести не подставил ему подножку – он с выдержкой работника богадельни заставил менестреля сесть на ступеньку, а не мимо и всунул в руки стакан. Потом заговорил.
Бард вздохнул, закрыл глаза и отставил стакан на ступеньку так, чтобы ненароком не сбить. Сжал виски, замолчал. Попробовал собраться с мыслями, как того требовала ситуация – крайне неудачное решения для человека, который всё утро целенаправленно старался себя споить. И, чтоб впредь трезвенником подохнуть, развезло же! Не ко времени, но развезло.
На улице, где сам воздух не пах вином как в зале, стало легче: туман не выветривался из головы, но какая-то перспектива в способности мыслить наметилась… Зыбко-зыбко.
А тут еще эльф, Ридр, губные гармошки… Заргать вашу Создательницу, гармошки-то тут к чему?!
Почему-то внимание, рассеивающееся на всем хоть сколько-нибудь заслуживающем порядка в мыслях, хваталось за эти губные гармошки как утопающий за корягу. Коряга вмиг оборачивалась выжидавшим момента крокодилом, дабы вмиг пожрать незадачливого пловца.
Аллен не знал, к чему здесь коряга, пловец и крокодил, но сравнение ему понравилось.
К несчастью, от развития интересной цепочки образов его отвлек новый вопрос эльфа.
Ох уж эти вопросы… Менестрель скрипнул зубами, но глаз не открыл: не видел смысла отвечать на довольно глупый, хотя и оправданный вопрос.
Однако эльф сидел рядом, не уходил. Видимо, остроухий чего-то ждал. Но чего? Мужчина попробовал припомнить, что он сказал ему в зале, раз этот человек… Раз этот нелюдь, простите покорно, сидит рядом и пытается привести вытащенного из таверны барда в более-менее мыслящее состояние. Что-то ему обещал, причем весьма категорическим тоном. Но что? Деньги? Вряд ли, сумка с небольшим количеством блестящих кругляшей осталась в общей зале. Песню? Так ведь с ним нет лютни! Кражу? Но он менестрель!
В итоге, через десять минут «проветривания», когда совсем недавно отболевшее тело выяснило, что в Аделе по-прежнему царят осень, мелкий дождь и резкий ветер, и человека начало трясти уже от холода, он открыл глаза и задал остроухому вопрос, начисто отметающий малейшую мысль о том, что вызов и последовавшие эльфийские откровения были поняты и дошли до ума:
- Скверно. Всё скверно. – Подумав, взял стакан и сделал небольшой глоток, - У вас ко мне какое-то дело?

Эльф заговорил опять и Аллен бросил на него сердитый взгляд: к чему сейчас словоблудство? Неужели не понимает, что чем короче и понятнее будут составлены вопросы, тем легче и быстрее на них отыщутся ответы? Происходящее всё больше казалось дурной шуткой, не взирая на упоминание мелькающих на туманном горизонте памяти воспоминаний. Знакомы? Ридр? Губные гармошки? А кто знает, вдруг вовсе  нет никакого знакомства? Эльфы-то умные, хитренькие! Если сей тысячелетний пень впервые его, менестреля, видит, а про старую дружбу и обнимашки просто к слову ляпнул, хотел от дуэли отвертеться? Это же какой конфуз выйдет!
«Абсолютно никакого», «увеселения ради»...
«Вот ведь хитер, остроухая краля! Как заливается, зубы заговаривает!» - Аллен уже намеревался сказать эльфу, что ложью от вызова не отвязаться и если темненькому дорога острота ушей, то пускай выкладывает суть дела как перед Создательницей. Даже рот открыл, собираясь припугнуть этого... Кем он, кстати, назвался? Иш? Ох уж эта великая раса, имена одно другого бестолковее: ну кто сына Ишем называет, пускай даже в Каоре? Сокращение от "ишака" что ли?
В общем, до сей поры дело шло нормально. Ну... Почти нормально, если ты пьян, сидишь на улице, язык немного заплетается и какой-то малознакомый эльф мешает дальше предаваться разгульному образу жизни, развешивая по ушам гирлянды вареной чепухи.
Кстати, интересно: а чепуха может быть вареной? Пересоленной,  подслащенной, до спазмов в глотке горькой? Какие у нее, чепухи, вкусовые качества, если сопоставить литературный смысл с кулинарным или...
Чепуха вмиг потеряла смысл, когда до ума дошло произнесенное имя: Шаэни Рэнди.
Имена, данные им самим, Аллен никогда не забывал. Слишком мало их было на счету, чтобы вдруг изменила память: Страж, Мышка, Нартана... И Шаэни, девочка из циркового балагана, мечтавшая о самостоятельности, постоянном доме, семье, честных ею самой заработанных монетах...

«Рэнди?» - в веселых глазах недоумение, - «Почему ты меня так зовешь?»
О Создательница, как он устал объяснять ей значения имен!
«Рэнди - "любящий веселье", от "бренди". А ты - Шаэни, яркоглазая»
«Бренди? Ну, брат, твоей логике не позавидуешь!»
Шаэни. Яркоглазая.
Яркоглазая циркачка, сестра - здесь, в Аделе? Неужто вернулась к матери и снова бродит со странствующим театром? Но когда он проходил утром, нигде не видел ничего пестрых обещаний интересных зрелищ или шумливых зазывал, которым вечерами играл на лютне у костра... Заметил бы - наплевал на любые горести и авантюры, отсиделся бы под крышей у Одера до конца месяца, носу за порог не показывая.
«Грустную сказку я в той книге прочитала. Разве можно отречься от родных? Это же предательство!»
«Нет», - хотелось улыбнуться, посмеяться над ребячьей наивностью циркачки, - «Нельзя. Предательство».
«А вот ты бы, Гансар», - в глазах зажегся шутливо-беспокойный огонек, - «Смог бы такое сказать? Что не знаешь человека, который тебе верит и которому ты что-то важное обещал?»
«Нет».
Шаэни. Яркоглазая. Здесь.
«Ты точно за мной вернешься?» - в веселых глазах недоумение, опаска и толика испуга. Она никогда не смотрела на него, старшего, с ожиданием предательства, кое непременно овладело бы другими людьми в схожей ситуации: незнакомый город, явно неожиданное вмешательство в чужую жизнь, намеревающийся уйти человек, правда о "честном" ремесле "честного" брата-лютниста.
«Ну конечно же! Я ведь твой брат, как могу тебя бросить?»
Никогда еще слова лжи, преднамеренной и вдвойне подлой от осознания того, что поверят всякому его слову, не давались настолько просто.
«Гансар», - слова доносились уже вослед, заставляя недовольно и спешно оглянуться на маленькую фигурку, - «Спасибо за то, что ты рядом».
«Не стоит благодарностей, Шаэни. Я ведь брат, мы должны быть вместе».
И правильно сказал - не стоило. Ложь, произносимая в глаза с по-змеиному ласковой улыбкой, не стоит благодарности никогда.
Шаэ-ни. Рэн-ди. Якоглазая.

В какой-то момент эльфовой болтовни стало не хватать воздуха. Пальцы до боли сжали край шнуровки на вороте, но не развязывали, сминали, выдавая обуревавшее душу смятение.
«Приступ альтруизма», «в поисках», «нашкодивший брат», «идемте»...
«Идемте».
Эльф поднялся, застыл в явном ожидании: ну когда же этот пьяница соизволит оказать милость, подняться и зайти обратно в трактир?..
«Идемте»?
«Не пойду».
Слова, которые он за прошедшие недели не раз произносил мысленно, дались легко. Впрочем, как и всякая иная ложь, от которой сегодня хотелось по-волчьи взвыть:
- Я, - бард помедлил, будто чтобы взять снова отставленный на ступеньку стакан, а на деле пытаясь совладать с эмоциями и взять себя в руки, - Не знаю никого по имени Шаэнди Рэнди.
Пальцы левой руки по-прежнему теребили ворот - совладать с собой не получалось совсем никак.
«Кто я  такой, чтобы мешать тебе крутить свои штучки?» - спрашивал когда-то Кристоф, для красоты баллады нареченный Стражем. Шумом волны накатывало на берег имя лишь несколько раз упоминаемой аптекарем Лиры, Мышки. Звонкими колокольцами над дверью "Золотой птицы" откликалось прозвание Нартаны. А яркоглазая никогда не плакала, сама хвасталась. Только губы поджимала, наверное, отворачиваясь к окну?..
- Боюсь, не я вам нужен.